Неточные совпадения
Стародум. Любезная Софья! Я узнал в Москве, что ты живешь здесь против воли. Мне на свете шестьдесят лет. Случалось быть часто раздраженным, ино-гда быть собой довольным. Ничто так не терзало мое сердце, как невинность в сетях коварства. Никогда не бывал я так собой доволен, как если случалось из
рук вырвать добычь от порока.
― Их здесь нет, ― сказала она, затворяя ящик; но по этому движению он понял, что угадал верно и, грубо оттолкнув ее
руку, быстро схватил портфель, в котором он знал, что она клала самые нужные бумаги. Она хотела
вырвать портфель, но он оттолкнул ее.
То, что она уехала, не сказав куда, то, что ее до сих пор не было, то, что она утром еще ездила куда-то, ничего не сказав ему, — всё это, вместе со странно возбужденным выражением ее лица нынче утром и с воспоминанием того враждебного тона, с которым она при Яшвине почти
вырвала из его
рук карточки сына, заставило его задуматься.
— Тем хуже, чем прочнее положение женщины в свете, тем хуже. Это всё равно, как уже не то что тащить fardeau
руками, а
вырывать его у другого.
Этого Левин уже не мог выдержать; он решительно
вырвал у него из
рук пузырек и побежал в большие стеклянные двери.
Алексей Александрович вспыхнул и,
вырвав у нее
руку, вышел молча из комнаты.
— Оставь их! — сказал он наконец капитану, который хотел
вырвать пистолет мой из
рук доктора… — Ведь ты сам знаешь, что они правы.
Татьяна в лес; медведь за нею;
Снег рыхлый по колено ей;
То длинный сук ее за шею
Зацепит вдруг, то из ушей
Златые серьги
вырвет силой;
То в хрупком снеге с ножки милой
Увязнет мокрый башмачок;
То выронит она платок;
Поднять ей некогда; боится,
Медведя слышит за собой,
И даже трепетной
рукойОдежды край поднять стыдится;
Она бежит, он всё вослед,
И сил уже бежать ей нет.
Я был бы очень огорчен, если бы Сережа видел меня в то время, как я, сморщившись от стыда, напрасно пытался
вырвать свою
руку, но перед Сонечкой, которая до того расхохоталась, что слезы навернулись ей на глаза и все кудряшки распрыгались около ее раскрасневшегося личика, мне нисколько не было совестно.
Она
вырвала свою
руку и, едва удерживаясь от слез, хотела уйти из комнаты. Maman удержала ее, обняла, и они обе расплакались.
От боли они иногда
вырывали свои
руки из его огромной и костлявой ручищи, но он не только не замечал, в чем дело, но еще крепче притягивал их к себе.
Тогда только и успокоились, и целые сутки в
руках эту дрянь продержали:
вырвать нельзя было.
И он крепко стиснул ее пальчики. Дунечка улыбнулась ему, закраснелась, поскорее
вырвала свою
руку и ушла за матерью, тоже почему-то вся счастливая.
Я льстил безбожно, и только что, бывало, добьюсь пожатия
руки, даже взгляда, то укоряю себя, что это я
вырвал его у нее силой, что она сопротивлялась, что она так сопротивлялась, что я наверное бы никогда ничего не получил, если б я сам не был так порочен; что она, в невинности своей, не предусмотрела коварства и поддалась неумышленно, сама того не зная, не ведая, и прочее и прочее.
Тут он взял от меня тетрадку и начал немилосердно разбирать каждый стих и каждое слово, издеваясь надо мной самым колким образом. Я не вытерпел,
вырвал из
рук его мою тетрадку и сказал, что уж отроду не покажу ему своих сочинений. Швабрин посмеялся и над этой угрозою. «Посмотрим, — сказал он, — сдержишь ли ты свое слово: стихотворцам нужен слушатель, как Ивану Кузмичу графинчик водки перед обедом. А кто эта Маша, перед которой изъясняешься в нежной страсти и в любовной напасти? Уж не Марья ль Ивановна?»
Баба
вырвала платок из его
рук и, стирая пот со лба его, слезы с глаз, завыла еще громче...
Она, тихонько посмеиваясь,
вырывала горячую
руку свою из его
рук и шла рядом с ним, говоря тоже топотом...
— Меня один человек хотел колом ударить,
вырвал кол и занозил себе
руку между пальцами, — здоровенная заноза, мне же пришлось ее вытаскивать… у дурака.
Видел Самгин историка Козлова, который, подпрыгивая, тыкая зонтиком в воздух, бежал по панели, Корвина, поднявшего над головою
руку с револьвером в ней, видел, как гривастый Вараксин,
вырвав знамя у Корнева, размахнулся, точно цепом, красное полотнище накрыло
руку и голову регента; четко и сердито хлопнули два выстрела. Над головами Корнева и Вараксина замелькали палки, десятки
рук, ловя знамя, дергали его к земле, и вот оно исчезло в месиве человеческих тел.
— Ба, Иноков, когда вы… — радостно вскричал фельетонист, вскочив со стула, и тотчас же снова сел, а Иноков, молча шлепнув регента шляпой по лицу,
вырвал палку из
руки его, швырнул ее за перила террасы и, схватив регента за ворот, встряхивая его, зашептал что-то, захрипел в круглое, густо покрасневшее лицо с выкатившимися глазами.
— Рабочий класс хочет быть сытым и хочет иметь право на квалификацию, а для этого, извините, он должен
вырвать власть из
рук сытых людей.
Сидел он навалясь на стол, простирая
руки к Лидии, разводя ими по столу, сгребая, расшвыривая что-то; скатерть морщилась, образуя складки, Диомидов пришлепывал их ладонью. Сунув Климу холодную, жесткую
руку, он торопливо
вырвал ее.
И она хотела что-то сказать, но ничего не сказала, протянула ему
руку, но
рука, не коснувшись его
руки, упала; хотела было также сказать: «прощай», но голос у ней на половине слова сорвался и взял фальшивую ноту; лицо исказилось судорогой; она положила
руку и голову ему на плечо и зарыдала. У ней как будто
вырвали оружие из
рук. Умница пропала — явилась просто женщина, беззащитная против горя.
— Дьявол! — грянул Илья Ильич,
вырывая у него перчатку из
рук. — Врешь! Какая Ильинская барышня! Это портниха приезжала из магазина рубашки примерять. Как ты смеешь выдумывать!
— Ну, иной раз и сам: правда, святая правда! Где бы помолчать, пожалуй, и пронесло бы, а тут зло возьмет, не вытерпишь, и пошло! Сама посуди: сядешь в угол, молчишь: «Зачем сидишь, как чурбан, без дела?» Возьмешь дело в
руки: «Не трогай, не суйся, где не спрашивают!» Ляжешь: «Что все валяешься?» Возьмешь кусок в рот: «Только жрешь!» Заговоришь: «Молчи лучше!» Книжку возьмешь:
вырвут из
рук да швырнут на пол! Вот мое житье — как перед Господом Богом! Только и света что в палате да по добрым людям.
— Упрек — вместо радости! — отвечала она,
вырывая у него
руку.
Она закрыла глаза, но так, чтоб можно было видеть, и только он взял ее за
руку и провел шаг, она вдруг увидела, что он сделал шаг вниз, а она стоит на краю обрыва, вздрогнула и
вырвала у него
руку.
— Да, да, — говорила бабушка, как будто озираясь, — кто-то стоит да слушает! Ты только не остерегись, забудь, что можно упасть — и упадешь. Понадейся без оглядки, судьба и обманет,
вырвет из
рук, к чему протягивал их! Где меньше всего ждешь, тут и оплеуха…
— И это оставим? Нет, не оставлю! — с вспыхнувшей злостью сказал он,
вырвав у ней
руку, — ты как кошка с мышью играешь со мной! Я больше не позволю, довольно! Ты можешь откладывать свои секреты до удобного времени, даже вовсе о них не говорить: ты вправе, а о себе я требую немедленного ответа. Зачем я тебе? Какую ты роль дала мне и зачем, за что!
— Я не хочу, не пойду… вы дерзкий! забываетесь… — говорила она, стараясь нейти за ним и
вырывая у него
руку, и против воли шла. — Что вы делаете, как смеете! Пустите, я закричу!.. Не хочу слушать вашего соловья!
Помню: мы оба боролись с ним, но он успел
вырвать свою
руку и выстрелить в себя.
Он быстро
вырвал из моей
руки свою
руку, надел шляпу и, смеясь, смеясь уже настоящим смехом, вышел из квартиры. Что мне было догонять его, зачем? Я все понял и — все потерял в одну минуту! Вдруг я увидел маму; она сошла сверху и робко оглядывалась.
Она быстро
вырвала из кармана несколько кредиток, но пожилая (то есть ее мать, как оказалось после) схватила ее за
руку...
— Андрей Петрович, — схватил я его за
руку, не подумав и почти в вдохновении, как часто со мною случается (дело было почти в темноте), — Андрей Петрович, я молчал, — ведь вы видели это, — я все молчал до сих пор, знаете для чего? Для того, чтоб избегнуть ваших тайн. Я прямо положил их не знать никогда. Я — трус, я боюсь, что ваши тайны
вырвут вас из моего сердца уже совсем, а я не хочу этого. А коли так, то зачем бы и вам знать мои секреты? Пусть бы и вам все равно, куда бы я ни пошел! Не так ли?
Здесь мы, по тенистой и сырой тропинке, дошли до пустого шалаша, отдохнули, переправились по доске через речку, то того быструю, что, когда я, переходя по зыбкому мостику, уперся в дно ручья длинной палкой, у меня мгновенно
вырвало ее течением из
рук и вынесло в море.
Две собаки, привлеченные запахом жаркого, смотрят сверху в люк и жадно
вырывают из
рук поданную кость.
— Вот тебе раз! — проговорила она и, быстрым движением
вырвав свою
руку, побежала прочь от него.
— Уйди от меня. Я каторжная, а ты князь, и нечего тебе тут быть, — вскрикнула она, вся преображенная гневом,
вырывая у него
руку. — Ты мной хочешь спастись, — продолжала она, торопясь высказать всё, что поднялось в ее душе. — Ты мной в этой жизни услаждался, мной же хочешь и на том свете спастись! Противен ты мне, и очки твои, и жирная, поганая вся рожа твоя. Уйди, уйди ты! — закричала она, энергическим движением вскочив на ноги.
Нехлюдов
вырвал свою
руку из его и, никому не кланяясь и ничего не говоря, с мрачным видом прошел через гостиную, залу и мимо выскочивших лакеев в переднюю и на улицу.
Толпа затихла. Отчаянно кричавшую девочку
вырвал один конвойный, другой стал надевать наручни покорно подставившему свою
руку арестанту.
Как увидал он меня в таком виде-с, бросился ко мне: «Папа, кричит, папа!» Хватается за меня, обнимает меня, хочет меня
вырвать, кричит моему обидчику: «Пустите, пустите, это папа мой, папа, простите его» — так ведь и кричит: «Простите»; ручонками-то тоже его схватил, да руку-то ему, эту самую-то
руку его, и целует-с…
Так точно было и с ним: он запомнил один вечер, летний, тихий, отворенное окно, косые лучи заходящего солнца (косые-то лучи и запомнились всего более), в комнате в углу образ, пред ним зажженную лампадку, а пред образом на коленях рыдающую как в истерике, со взвизгиваниями и вскрикиваниями, мать свою, схватившую его в обе
руки, обнявшую его крепко до боли и молящую за него Богородицу, протягивающую его из объятий своих обеими
руками к образу как бы под покров Богородице… и вдруг вбегает нянька и
вырывает его у нее в испуге.
С зубовным скрежетом
вырвал их Чертопханов из
рук оторопелого Перфишки, стал высекать огонь сам: искры сыпались обильно, еще обильнее сыпались проклятия и даже стоны, — но трут либо не загорался, либо погасал, несмотря на дружные усилия четырех напряженных щек и губ!
Наскоро дав им аттестацию, Кирсанов пошел сказать больной, что дело удалось. Она при первых его словах схватила его
руку, и он едва успел
вырвать, чтоб она не поцеловала ее. «Но я не скоро пущу к вам вашего батюшку объявить вам то же самое, — сказал он: — он у меня прежде прослушает лекцию о том, как ему держать себя». Он сказал ей, что он будет внушать ее отцу и что не отстанет от него, пока не внушит ему этого основательно.
При ее положении в обществе, при довольно важных должностных связях ее мужа, очень вероятно, даже несомненно, что если бы она уж непременно захотела, чтобы Верочка жила у нее, то Марья Алексевна не могла бы ни
вырвать Верочку из ее
рук, ни сделать серьезных неприятностей ни ей, ни ее мужу, который был бы официальным ответчиком по процессу и за которого она боялась.
Князь, не теряя присутствия духа, вынул из бокового кармана дорожный пистолет и выстрелил в маскированного разбойника. Княгиня вскрикнула и с ужасом закрыла лицо обеими
руками. Дубровский был ранен в плечо, кровь показалась. Князь, не теряя ни минуты, вынул другой пистолет, но ему не дали времени выстрелить, дверцы растворились, и несколько сильных
рук вытащили его из кареты и
вырвали у него пистолет. Над ним засверкали ножи.
Все партии и оттенки мало-помалу разделились в мире мещанском на два главные стана: с одной стороны, мещане-собственники, упорно отказывающиеся поступиться своими монополиями, с другой — неимущие мещане, которые хотят
вырвать из их
рук их достояние, но не имеют силы, то есть, с одной стороны, скупость, с другой — зависть.
Свинцовая
рука царя не только задушила гениальное произведение в колыбели, не только уничтожила самое творчество художника, запутав его в судебные проделки и следственные полицейские уловки, но она попыталась с последним куском хлеба
вырвать у него честное имя, выдать его за взяточника, казнокрада.
Он был давно сердит на какого-то мещанина, поймал его как-то у себя в доме, связал по
рукам и ногам и
вырвал у него зуб.
В субботу утром я поехал к Гарибальди и, не застав его дома, остался с Саффи, Гверцони и другими его ждать. Когда он возвратился, толпа посетителей, дожидавшихся в сенях и коридоре, бросилась на него; один храбрый бритт
вырвал у него палку, всунул ему в
руку другую и с каким-то азартом повторял...